Вы знаете, что 73 тысячи солдат и офицеров составили так называемую армию Андерса. То есть, по договору между СССР и Польшей в Москву приезжал сразу после начала войны их премьер-министр генерал Сикорский. Была достигнута договоренность о формировании польской армии, которая должна была после ее создания тут же идти на фронт.

73 тысячи — серьезное подспорье в конце 1941 года для нашего фронта. Однако поляки не захотели воевать на нашем фронте. В марте и в августе 1942-го они ушли через Иран сначала в Ирак, а затем их позже перебросили в Италию, где превратили в пушечное мясо.

До сих пор поляки поют песню о маках Монте-Касино, это небольшой итальянский поселок между Неаполем и Римом. Там немцы остановили почти на год англо-американские силы. При этом местность там практически ровная, зацепиться там обороняющимся не за что, и тем не менее поляки смогли при поддержке американцев и англичан овладеть немецкими укреплениями. Многие из солдат и офицеров армии Андерса сложили там голову.

Ладно, 73 тысячи в армии Андерса. После разрыва отношений с Польшей, по предложению поляков, которые жили в СССР, началось формирование новых польских подразделений. Сначала это дивизия имени Тадеуша Костюшко, которая вскоре превратилась в Войско Польское, первую армию.

Почему-то, когда подсчитывают жертвы Катыни, не учитывают ни 73 тысячи из армии Андерса, ни те еще десятки тысяч поляков, которые вошли в сформированную на нашей территории вторую, по сути дела, польскую армию.

Такая же чехарда происходит и с общим количеством польских пленных, которые оказались у нас. По данным 1939 года, то есть до Катыни, было общеизвестно, что поляки после поражения потеряли в качестве пленных 450 тысяч человек. Это пленные, взятые как немцами, так и нами. При этом, согласитесь, вряд ли большая часть могла оказаться у нас, потому что поляки вели бои против немцев на севере, западе и юге, а к нам попали только те, кто отступал в результате сражений с немцами.

Документы, те документы наши, которым можно верить, говорят: 150 тысяч польских пленных. Сегодня в нашей и польской пропаганде 150 тысяч превратились в 250, и этому нигде нет никаких объяснений. Получается, что большинство пленных оказалось именно у нас.

При этом тут же забывают напрочь и о цифре в 130 тысяч, потому что она очень легко распадается на составные. 42 тысячи польских военнослужащих, которые были призваны в армию — учителя, врачи, агрономы, кто угодно, как обычно бывает, призыв, война, — мы освободили, это те, кто проживал на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. 42 тысячи таких же военнослужащих польской армии мы отправили через линию перемирия с немцами как жителей чисто польских территорий. Вот уже практически больше половины пленных нет.

Тогда же из этих военнопленных 25 тысяч 115 человек были переданы для формирования армии Андерса. Кроме того, несколько тысяч пленных бежали, умерли. И тут ну никак не получается больше 8 тысяч всего, как ни считай. Вот именно поэтому от цифры в 130 тысяч 242 пленных все пытаются уходить.

Теперь хотел бы обратить ваше внимание на еще одну странную вещь. Я думаю, что ни Берия, ни его заместители в 1940 году слабоумными не были. Почему я об этом говорю?

Представьте три лагеря: Старобельский (Ворошиловградская область), Козельский (Смоленская область) и Осташковский (Тверская область). Хорошо, решили, предположим, расстрелять военнопленных. Зачем нужно было их везти расстреливать под Смоленск? Нормальный человек ответ на этот вопрос никогда не даст.

Никогда не был ни под следствием, ни под судом, ни тем более в тюрьме и так далее, не знаю их быт, но сомневаюсь, что у нас, даже отправляя на расстрел, людям оставляли документы, дневники, награды и прочее. Очень сомнительно это. Зато это легко совпадает с тем, что немцы сделали 31 августа 1939 года в Глявице, когда нарядили нескольких своих эсесовцев в польскую форму и бросили их на захват радиостанции, чтобы получить предлог для нападения. У немцев были также лагеря польских военнопленных. И немцы располагали любой возможностью, чтобы снабдить трупы расстрелянных на польской ли, на нашей ли территории любыми, какими угодно документами. Тут огромный знак вопроса. Но, повторяю, прежде чем Путину и Медведеву брать от имени всей страны вину за расстрел, они должны все объяснить как юристы. Подчеркиваю, я историк, не юрист, они же заканчивали юридический факультет…

Из зала: Медведев считает себя высшим юристом…

Жуков Ю.Н.:

Нет. Я исхожу из того, что раз человек учился на юрфаке, по гроб жизни он знает, как нужно себя вести в таких случаях.

Пусть они ответят на эти вопросы. Зачем нужно было для расстрела везти приговоренных за тысячу километров? Только для расстрела?

И второе. Пусть докажут, что у нас в НКВД были такие лопухи, что оставляли всем людям, которых расстреливали, документы.

Ну и последнее. Я о том, что их расстреливали из пистолетов в затылок, что, насколько я знаю, также не было принято у нас. Расстреливал обычно взвод, из винтовок, скорее всего в грудь, иногда в спину. Но в затылок массовые расстрелы мы не производили, да и произвести это невозможно. Вдумайтесь, 4 тысячи человек расстрелять из пистолета. Сколько на это уйдет времени?

Я Катынское дело не стал бы ограничивать самим фактом этого расстрела. Почему? Во-первых, нужно все время помнить о том, к чему это привело, — разрыву дипломатических отношений. Польша фактически оказалась нашим противником в войне вместе с Германией, Италией и так далее.

Далее — поведение поляков в годы войны. Все вы знаете, что такое Армия Крайова. Это польские офицеры, которые ушли в подполье и готовились к тому, чтобы, когда будет освобождена территория, взять власть в руки ради лондонского правительства. И вот здесь нужно вспомнить маленькие детали. Сегодня громко говорят о Волынской резне, когда бандеровцы резали поляков. Да, нам сегодня это выгодно, когда речь идет о Бандере как «герое Украины». Но мы не имеем права забывать, что так же вырезали, только украинцев и евреев, аковцы, поляки. Мы должны помнить о восстании, которое они подняли в момент освобождения Вильнюса, который для них всегда был Вильно, где на окраине города до сих пор есть кладбище, на котором похоронены польские легионеры, которые освобождали эту польскую землю, а в центре громадная глыба черного гранита, на котором высечены слова: «Мать и сердце ее сына». Речь идет о матери Пилсудского и сердце Пилсудского. Тело — да, в Кракове, но сердце — в Вильно. Об этом всегда забывают, помнят только о советско-польской войне 1920 года.

И здесь опять же нужно говорить не только о войне 1920 года, а о том, что поляки, получив из рук Верховного совета Антанты независимость, сначала начали войну против Германии, поверженной, небоеспособной (ноябрь — декабрь 1918-го), а уже с января — февраля 1919-го развернули агрессию против нас. И войну между Польшей и Советской Россией не только 1920 года, но и 1919-го помнить нужно. Потому что в конечном итоге тогда и сформировался антагонизм между Москвой и Варшавой, когда стоял вопрос, можно ли полякам отдавать ту территорию, которая входила в границы Речи Посполитой 1772 года, «от можа до можа», от Балтийского до Черного, включая всю Литву, Латвию, Белоруссию, Украину, ну и еще немножко чисто русской земли, или нельзя отдавать. Вот этот комплекс исторических вопросов необходимо рассматривать вместе с Катынью.

Кроме того, рассматривая Катынское дело, нужно все время помнить и о том, как те же аковцы по мере наступления Красной Армии охотились за русскими солдатами и офицерами и убивали их из-за угла. Это было выяснено на процессе по делу Смрковского и Акулицкого. Там большая была группа. Там приводились страшные свидетельства, как поляки, те люди, которых мы освободили от нацистской оккупации, от угрозы полного уничтожения, продолжали воевать с нами и в 1945 году, и в 1946-м и даже в 1947-м.

Если мы будем рассматривать все эти события в совокупности, только тогда мы увидим место в них Катыни, сегодняшней якобы козырной карты польских политиков.

Те, кто постарше, помнят, что одно время поляки в качестве претензии нам представляли нежелание помочь восставшем в Варшаве в августе 1944 года. Хотя до Варшавы нам нужно было идти и идти, полякам нужно было срочно поднять бело-красный флаг и объявить, что эта территория подконтрольна лондонскому правительству. Все. На этом поставить точку. Не получилось. Очень долго они вменяли нам это в вину.

Наверное, кто-то помнит фильм «Канал», посвященный этому восстанию. Там есть последний кадр, когда эти повстанцы, в общем-то, хорошие ребята, воевавшие с немцами, смотрят на ту сторону Вислы, на восток, и видят наших. То есть, этим был крохотный укол нам сделан: вот, мол, стояли на другом берегу — и не помогли нам. Но потом все разговоры о варшавском восстании кончились. Вот теперь начинается новая линия. Теперь мы преступники в Катыни.

Но рассматривать катынскую проблему нужно не только исторически, но еще и проводить настоящее следствие. Прежде всего, нужно потребовать от властей, назовем это так, все документы, связанные с Катынью, и провести две экспертизы.

Во-первых, чисто криминалистическую. Установить, когда изготовлена бумага, что за машинка и так далее, то есть то, что делается в ходе обычного, нормального следствия с любыми документами, которые являются доказательной базой.

Во-вторых, такая же экспертиза должна быть проведена археографами, специалистами по документам, которые будут проверять, а правильно ли сформулированы все названия, адресаты, оформлен ли документ соответствующим образом. Потому что, как вы знаете, здесь есть слишком много вопросов, слишком много свидетельств того, что те документы, которые нам дают в качестве решающих доказательств, скорее всего, просто подделка.

Куняев С Ю., писатель, главный редактор журнала «Современник»:

Листаешь польскую прессу последнего десятилетия, и такое впечатление складывается, что вся страна, весь народ ждет не дождется очередного юбилея Катынских событий, что лишь катынский допинг объединяет все польское общество — правых и левых, старых и малых, католиков и атеистов, поляков и евреев — в одно целое.

Каждый год в Варшавском королевском замке проходит Катынская конференция. Постоянно работает с новыми публикациями Институт национальной памяти. Кипит издательская деятельность. Союз катынских семей постоянно выступает со всяческими ультиматумами.

Вот несколько цитат из польских СМИ, которые я собирал последние годы:

«В 65-годовщину катынского преступления сенат призвал российские власти в соответствии с международным законодательством признать катынский расстрел актом геноцида» («Новая Польша», № 5). «Можно было бы созвать и Нюрнберг»

(«Новая Польша», № 2).

Следующее.

«В вопросах компенсации важную роль может сыграть Европейский Союз по правам человека в Страсбурге»

(«Новая Польша», № 2).

Следующая цитата: «Поляки (отнюдь не историки. — С.К.) в стремлении назвать поименно каждую жертву преступных репрессий неутомимы». И это лишь малая часть из той россыпи высказываний, которую я могу цитировать долго.

Венцом катынского пропагандистского шабаша было награждение в год 60-летия нашей Победы, пять лет тому назад, президентом Польши А. Квасьневским архитектора перестройки А. Яковлева, главного архивиста ельцинской эпохи Р. Пехоя, главных историков по катынскому делу Н. Лебедеву и В. Парсаданову, работавших на польскую версию и на польские гранты.

Но это показалось мало идеологам катынского мифа, и они выработали новый штамп, выбивающий слезу ненависти: «Были расстреляны люди, составляющие костяк польского государства: офицеры, чиновники, адвокаты, врачи, учителя и поэты. Это была хладнокровная попытка уничтожить элиту общества».

В брошюре «Историческая пропаганда России в 2006–2009 годах», недавно изданной Польским бюро национальной безопасности, в этот элитный список добавлены еще и знаменитые артисты. Причем ни одной фамилии ни одного знаменитого артиста, ни одного поэта, ни одного учителя, научного работника там нет. Все только в общих чертах. Все это преследует одну цель — доказать, что весной 1940 года в Катыни под Смоленском погиб цвет нации. Однако есть и другие точки зрения на этот цвет нации, на этих интеллигентов, одетых в старые офицерские мундиры.

В 1931 году в журнале «Новый мир» № 5–6 были опубликованы воспоминания комиссара Красной Армии Якова Подольского, побывавшего в 1920–1923 годах после нашей неудачной войны в шляхетском плену. Вот отрывки из этих воспоминаний. Он еврей по национальности.

Цитирую: «Распахнулась дверь. С криком и ругательствами вошли несколько унтеров.

— Жид? — с остервенелой злобой бросил мне один полячек.

— Нет.

— А кто есть?..

— Татарин, — сказал я, быстро учтя органические особенности, роднящие мусульман с евреями.

— Жид проклятый, — послышался его жирный баритон по соседству со мной, он дошел до еврея-красноармейца. Хрястнуло несколько ударов.

Помню, как на больших станциях к нашему вагону подходили господа с палками. Дамы из общества наиболее подходящих, в кавычках, пленных вытаскивали из вагона, били и царапали. Особенным успехом пользовались евреи.

С тошнотой вспоминаю, как эти звери подступали ко мне. Ужасное отмщение готовит себе шовинистическая буржуазная Польша».

Вот это все написано и напечатано у нас в журнале «Новый мир» почти за 10 лет до Катыни.

Еще из воспоминаний Подольского, просто цитаты: «При мне засекли двух солдат, парней, пойманных в соседней деревне. В лагере начался голод, бесчеловечная жестокость, нередко доходившая до прямых убийств наших пленных на потеху пьяной офицерни.

Ночью по нужде выходить опасались. Часовые подстрелили двух парней, вышедших перед рассветом из барака. Оскорбление начальства стоило жизни не одной сотне наших военнопленных. Вряд ли ошибусь, сказав, что на каждого вернувшегося в Россию приходится двое похороненных в Польше».

Вот какой была польская элита, со слов Подольского, в 20–30-е годы.

Катынское дело в конце ноября 2009 года перешло под международную юрисдикцию. Это обусловлено тем, что Европейский суд принял к рассмотрению иски семей польских военнопленных офицеров, расстрелянных в Катыни.

Учитывая невероятную поспешность, с которой Европейский суд начал рассматривать иски поляков, весьма вероятно, что оглашение вердикта по этим искам будет приурочено к 65-годовщине Победы Советского Союза в Великой Отечественной войне. Боль от катастрофы с самолетом затихнет, но иски все равно останутся. И на них надо будет отвечать, изучив все белые и темные пятна Катыни, иначе мы не защитим наши национальные интересы. Мелочей в Катынском деле нет. В нем важно все.

Фильм Вайды «Катынь»… Вайда выступал потом, после этого фильма, а я думал, какой великий фильм «Пепел и алмаз» он сделал при тоталитарном режиме в Польше и какой бездарный фильм он сделал сегодня, в свободной, абсолютно демократической Польше, когда ему было позволено снять все, что угодно…

Илюхин В.И.

За большие деньги правительственные…

Куняев С.Ю.: Да, да, конечно. Обсуждая фильм Вайды «Катынь», эксперты от Михалкова до Косачева, там был еще академик Чубарьян, по-моему, изумлялись одному: почему и за что расстреляли польских военнопленных? Но, не ответив на этот вопрос, нельзя разгадать загадку Катыни. И пришли к тому, что тупая сталинская машина косила всех без разбору, кого попало, — вот они согласились с этой примитивной формулировкой. Эта точка зрения пошла от крупнейших политических ренегатов нашей истории — от Горбачева, Ельцина, Яковлева.

Путин, выступавший 7 апреля в Катыни, углубил эту версию, заявив, что Сталин, проигравший в 1920 году поход на Варшаву, через 20 лет отомстил полякам катынским расстрелом за свое поражение. Мне рассказали, я до сих пор этого не знал. Я сейчас своими словами пересказываю такое наивное признание Владимира Владимировича.

Но плохие у него советники, потому что Сталин был членом Военного совета на другом фронте, не на том фронте, который наступал на Варшаву, и упрекал в легкомыслии руководство войск, рвавшихся к Варшаве. Вот я цитирую сталинские выступления из газет 1920 года: «Я считаю неуместным похвальство и вредное для дела самодовольство, которое оказалось у некоторых товарищей. Одни из них не довольствуются успехами на фронте и кричат о марше на Варшаву, другие не довольствуются обороной нашей республики от вражеского нападения и горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на красной советской Варшаве. В самой категорической форме я должен заявить, что без напряжения всех сил в тылу и на фронте мы не сможем выйти победителями. В тылу наших войск появился новый союзник Польши — Врангель, который грозит взорвать с тыла плоды наших побед над поляками. Смешно поэтому говорить о марше на Варшаву». Это из статей, напечатанных в июне и в июле 1920 года в «Правде» и в харьковской газете «Сталинский коммунист».

Это было предупреждение Сталина Тухачевскому, Путне, Каменеву, Корку, Мархлевскому, Смилге и Троцкому в том числе, указывавшему в те же дни июля 1920 года в директиве, читаю отрывок из директивы Троцкого: «Необходимо принять меры к тому, чтобы всесторонне обеспечить наше быстрое и энергичное продвижение вперед, на плечах отступающих польских белогвардейских войск». Плохие советники по истории у Владимира Владимировича Путина.

Советские войска потерпели поражение. Мы это знаем. В плен попало от 120 до 150 тысяч красноармейцев.

И тут после Рижского мира 1921 года начинается история, в которой, помимо трагедии советских военнопленных в польском плену, начинается трагедия оккупированных Польшей западных областей Украины и Белоруссии, напрямую связанная в будущем с катынской трагедией.

Путин в катынской речи 7 апреля приравнял польскую катынскую драму к Соловкам, к насильственной коллективизации, к магаданским рвам — словом, ко всем преступлениям сталинского режима, это его слова. Но такой примитивный взгляд на историю недопустим для крупного политика.

Катынская драма начинается с того, что земли Западной Украины и Западной Белоруссии были отданы польским государством победителям в войне 1919–1921 годов как колонии второй республики. Западные белорусы и украинцы, попав под власть Польши, развернули в первые годы оккупации 1921–1925 годов настоящую партизанскую войну с колонизаторами. По польским архивным данным, на оккупированных землях лишь в 1922 году произошло в разных местах 878 восстаний против панского засилья.

Осадники, то есть польские военные, получившие после победы над Россией в 1920 году во владение земли сходных крессов (так назывались западные области), должны были ополячить и окатоличить новые колонии великой Польши. Они с помощью карательных частей, прокуратуры, жандармерии и лагерно-тюремных структур рьяно взялись за это дело. С их помощью с 1921-го по 1936 год католики и униаты отобрали у православных общин 228 храмов, семь монастырей, 133 православные церкви были закрыты, немало церквей было взорвано!

Александр Солженицын, не самый большой сторонник советской власти, в 1973 году в статье «Раскаяние и самоограничение» так писал об этом антиправославном варварстве оккупантов: «На украинских и белорусских землях, захваченных по договору 1921 года, велась неуклонная полонизация, по-польски звучали даже православные церковные проповеди и преподавание Закона Божьего. И в пресловутом 1937-м в Польше рушили православные церкви, более ста, среди них и Варшавский Собор, арестовывали священников и прихожан».

В 1919 году в Западной Белоруссии было 400 национальных школ, в 1921 году осталось только 37. Крестьянство сразу же было задавлено непосильными налогами, ему запрещалось ловить рыбу в родных водоемах, заготавливать лес в родных местах. А чтобы местное простонародье не восставало, в 1932 году в карательный кодекс специально была введена статья, звучавшая так: кто стремится лишить польское государство независимости (а эта идея все время жила и на Западной Украине, и в Западной Белоруссии) или оторвать часть его территории, подлежит наказанию тюрьмой не менее десяти лет или вечной тюрьмой, или смертью; кто насильно стремится изменить государственный строй Польши, подлежит наказанию — не менее десяти лет или вечной тюрьмой.

Вот такие изменения пришлось в Уголовный кодекс второй республики — государство Пилсудского — вводить. Конечно же, насильственная колонизация вызывала отпор коренного населения. В ответ польские хозяева требовали виселицы, крови. Газета «Речь Посполита» в 1925 году писала, цитирую: «Если в продолжении нескольких лет не будет перемены, то мы будем иметь там, на восточных крессах, всеобщее вооруженное восстание. Если не утопим его в крови, оно оторвет от нас несколько провинций. Теперь же нужно выловить все банды, нужно проследить, где им помогает местное население, и со всем этим гультайнитством расправиться коротко и без пардону. На восстание есть виселица — и больше ничего. На все тамошнее белорусское население сверху донизу должен упасть ужас, от которого в его жилах застынет кровь». Цитата заканчивается. Это официальная польская газета, одна из крупнейших, «Речь Посполита».

Недобросовестные историки сейчас забывают, что за 20 лет политической и партизанской борьбы, забастовок, демонстраций, больших и малых бунтов, стычек с полицией, карательных экспедиций в сходных крессах, причем с применением армии (целые кавалерийские дивизии туда были направлены) были убиты сотни белорусов, украинцев и евреев, боровшихся за свои социальные и национальные права. Тысячи были заключены в Березово-Картузовский концентрационный лагерь, особенно много среди них было коммунистов и руководителей крестьянского движения «Громада».

Украинских националистов заключали в свой лагерь, это лагерь «Билля Подлясна» на Западной Украине. Военные полевые суды работали, не переставая, демонстрации расстреливались в городе Лиде, в городе Гродно очень легко и просто. Погромы непокорных деревень тоже были в те времена обычным делом, особенно в Белоруссии.

Вот почему население сходных крессов с радостью приветствовало освободительный для них поход Красной Армии 17 сентября 1939 года. И в сегодняшней Белоруссии, между прочим, до сих пор сильно общественное мнение, требующее, чтобы 17 сентября — день воссоединения расчлененного в 1921 году белорусского народа — стал государственным праздником республики.

Ненависть белорусов к польским осадникам, будущим жертвам Катыни, в сентябре 1939 года была такова, что как только рухнула польская колониально-полицейская система в западных крессах, наступило неотвратимое возмездие. Вот один из примеров.

22 и 23 сентября местное население местечка Скидаля расправилось с бывшими легионерами-осадниками, были застрелены, растерзаны и забиты в результате этой самосудной расправы 42 человека. Значит, было за что, если кроткие белорусы не выдержали.