 Никита Михалков — барин! Эту глупость и пошлость можно слышать сейчас
повсеместно. В чем барство Михалкова, не совсем ясно. Праздность,
вальяжность, изнеженность?
Это не совсем по адресу… Богемность Михалкова также под
большим вопросом. Здесь скорее удобная маска на период фестивалей и
встреч с гостями-иностранцами.
Никита Сергеевич не только не являет собой тип барина, но
даже не пытается прикинуться оным. Бывает так у актеров — сыграют
какую-то яркую роль, а потом волокут ее по жизни, представляясь то
мушкетером, то простачком из Саратовской губернии. Михалков — нет, он не
таков. Единственную роль, которую он выбрал, — это роль Михалкова. Он
играет ее порой вдохновенно и яростно. А иногда, словно через силу,
натянуто и фальшиво. Михалков — чемодан с тройным дном, к тому же — без
ручки. Рыться в этом чемодане, искать в нем контрабанду или какое-то
тайное драгоценное содержание — дело заведомо неблагодарное. Слишком
противоречива фигура нашего героя. Слишком невнятна и расколота эпоха, в
которой мы живем. Оставим подобное занятие будущим биографам Никиты
Михалкова, которых, я уверен, в грядущие, более мирные времена,
объявится не один десяток. Но даже их голоса будут звучать не стройным
хором. Полагаю, даже спустя много лет исследователи не придут к общему
знаменателю в оценке творческой и прочей деятельности Никиты Михалкова.
Из всех приходящих мне на ум аналогий — занимательная
фигура сановника и писателя графа Федора Ростопчина, участника событий
1812 года. До сих пор одни считают его национальным героем,
организовавшим в Москве отпор французам, а другие — беспринципным
карьеристом и авантюристом, спалившим сотни домов и усадеб, но только не
свой собственный особняк на Лубянке.
Читаем о Ростопчине: "С 10-летнего возраста числился в
лейб-гвардии Преображенском полку… Восхвалял "простые русские
добродетели"… Озлобленный против Ростопчина Наполеон называл его
зажигателем и сумасшедшим… Современники говорили, что "в нем два ума,
русский и французский, и один другому вредит". Сам про себя он писал:
"сердцем прям, умом упрям, на деле молодец"… Нередко прибегал к
насильственным, малоизвинительным мерам, был запальчив и мстителен…".
Михалков, кстати, и внешне немного смахивает на поздние
портреты Федора Васильевича.
Про талант Михалкова как кинематографиста пусть рассуждают
киноманы. Голубой период, розовый период… Плодотворное сотрудничество с
Александром Адабашьяном и Павлом Лебешовым — все это наполнено смыслом,
драмой, воспоминаниями. Однако, невозможно игнорировать тот факт, что по
странному стечению обстоятельств именно после 1991 года, то есть после
уничтожения СССР — Никита Михалков перестал слыть великим режиссером.
Его актерские работы по-прежнему были блистательны, но вот о качестве
фильмов, снятых Михалковым после "Урги", "очень можно поспорить", что,
собственно, и происходит.
Как получилось так, что один из творцов советского
культурного ренессанса, автор минималистских, обостренно драматичных
"Пяти вечеров" — превратился в нечто иное? Стал напоминать ловкого
повара, пекущего пышные многоэтажные торты с кремовыми вензелями?
Но — скажете вы — Михалков не исключение. После 1991 года
вся культура провалилась в тартар…
Да, с крахом империи исчезло общее культурное пространство,
разбилось на сотни осколков. В обществе пропала, так сказать, смысловая
гравитация; растворились интегральные мифы, а вместе с ними пропали их
величественные оппозиции. Распались иерархии, ухнули в бездну критерии
оценки искусства.
Заодно потерпела крах вторая по мощи киноиндустрия мира.
Отечественные фильмы из-за отсутствия финансов перестали снимать, многие
режиссеры наглухо замкнулись в себе.
Остатки советских мощностей продуцировали чудовищные
"комедии", отдающие такой пошлятиной, что в кинотеатрах начинали чихать
тараканы. Именно в этих лентах так бездарно засветился и, увы,
израсходовался замечательный актер Александр Панкратов-Чёрный. А между
тем, Голливуд своей обволакивающей патокой залил все имеющиеся лакуны,
забил собой все живые поры, все экраны и мониторы.
К середине 90-х из лексикона кинематографистов исчезло
понятие "большое кино". Вернее, оно стало прилагаться исключительно к
заокеанским фильмам, к западным блокбастерам, величие которых
определялось порой не содержанием, а высотой кассовых сборов.
На этом безрадостном фоне Михалков со своими несколько
утомленными жизнью цирюльниками и порядком упрощенной "русской идеей"
выглядит подлинным локомотивом российского кинематографа. Последние
ленты Михалкова могут казаться искусственными и неубедительными, но
зато они претендуют быть чем-то значимым в жизни общества. В самой этой
претензии состоит главное достоинство Михалкова и главная для него
опасность. Не решить поставленную задачу — значит, провалиться,
обанкротиться, а снизить планку — значит, потерять себя, превратиться в
часть "жадной толпы". Организационная и общественная деятельность не
дают сосредоточиться на кино, а честолюбие и амбиции не позволяют
Михалкову сбить градус своих притязаний.
То, что Михалкову постоянно вменяется в вину — а именно,
аккумулирование огромных финансовых средств и бросание их в топку
очередного, по факту спорного, фильма — является закономерным явлением.
Михалков - флагман, витрина сегодняшнего российского кино. Как бы к нему
ни относиться — это такое самоходное гусеничное устройство, которое
выдви- нулось на передовые линии обороны. Танкетки, телеги, полевые
кухни и "хрусталев-машины" остались в глубоком тылу.
Те, кто из либерального лагеря мстительно кричат сейчас:
"Акела промахнулся!", вряд ли могут предложить сегодня реальную
альтернативу весьма дорогому Никите Сергеевичу.
Счастливая особенность Михалкова, доставшаяся ему по
наследству, — это умение играть по чужим правилам. Способность по ним не
только играть, но и выигрывать. Именно это качество делает Михалкова
выдающимся деятелем наших дней. И… величайшим конформистом и
царедворцем.
Подобно герою Николая Лескова, который "пережидил всех
жидов", наш Никита Сергеевич, если надо, способен перегламурить любой
гламур, но в то же время есть у него за душой что-то свое, сокровенное,
затаенное, цельное и неразменное. То, что позволило ему на разгромном
Пятом съезде кинематографистов дать отпор орущей перестроечной кодле,
которая по отмашке Александра Яковлева чуть ли не рвала зубами
поверженного Сергея Бондарчука. То, что позволило отодвинуть от кормушки
московского отделения Союза кинематографистов "ослов и лилипутов",
активизировав дремавший человеческий потенциал. Кому бы еще удалось
перетянуть на свою сторону разуверившихся, нищих, униженных творческих
людей из русской глубинки? Хитрости, аппаратной ловкости и человеческого
обаяния для такого трудного дела явно недостаточно! Значит, есть еще
что-то, кроме самолюбия и артистического эгоизма…
Вырезки из трудов Ивана Ильина, общие рассуждения об
"исторической России", дежурные панегирики Петру Столыпину — по всей
видимости, не приближают нас к подлинному Михалкову. Православие?
Самодержавие? Народность?
Что касается первого пункта, то мы знаем, что Никита
Михалков, ежели его вдруг ударят по щеке, — ничуть не подставит вторую
ланиту, а, напротив, вломит обидчику пару раз с ноги. Скорбим, но
осуждать не смеем!
Что касается самодержавия — да! Никита Михалков —
царедворец. Это тип придворного художника, способного выполнить
высочайшую волю, стать выразителем величия и мощи империи. Сам склад его
души, манера поведения в обществе, психология его взаимодействия с
властью говорят о том, что это так.
Но где та империя? Где тот царь? Где тот двор?
Власть исполняет дежурно свой ноктюрн пустоты, а сочинители
помпезных од, тонкие льстецы и возвышающие ее творцы — остаются, по
сути, не у дел. Нынешней власти необходимы простые и грубые вещи: пиар,
телевидение, юмористы…
Национально-государственной идеи, которую пытается в
художественной форме воплотить Никита Михалков, — её просто не
существует на сегодняшней день. И поэтому торт, назначенный для усопшего
кесаря, автоматически достается самому Михалкову, пришедшему пообедать в
компании с призраками.
Таким образом, вал критики и издевательств, который
обрушился на Михалкова после выхода очередных "Утомленных солнцем”, есть
закономерный итог художника, воплощающего несуществующий идеал.
Михалков — свой среди чужих, чужой среди своих.
Впрочем, из всей знаменитой триады к Михалкову применим,
пожалуй, последний пункт, повествующий о народности.
Никита Михалков — яркий представитель русского народа,
чувствующий народную психологию и знающий русский национальный характер.
Это, кстати, очень хорошо видно по фильму, в котором типажи не страдают
малокровием и вполне узнаваемы для каждого жителя России. На этой своей
народности сановный Михалков выезжает всегда и везде, и в искусстве — и
в жизни.
Неутомимый, необузданный, взрывной, лукавый и талантливый —
он действительно похож на легендарного графа Ростопчина…
Того самого, которому как-то объявили бойкот дворяне
Ярославской губернии, а он на них плевал с высокой колокольни.
Придет время, и Никита Михалков станет снова снимать
потрясающие, глубокие, точные и красивые фильмы, а вслед за ним
подтянутся все остальные режиссеры художественного кинематографа.
Но это будет уже совсем другая эпоха.
Андрей Фефелов
|
Принят II Чрезвычайным Съездом КПРФ 
Знамя КПРФ – красное.