Выступление К.В. Ширшова в прениях сторон 14.05.2014.

Уважаемый суд, я хочу довести до вас в данных прениях, что возбужденное в отношении меня и являющееся предметом рассмотрения в настоящем судебном заседании дело, есть ни что иное как хорошо спланированная и организованная провокация представителями спецслужб, в том числе ФСБ РФ. Которые в своей деятельности, используя незаконные методы и способы, фактически сами совершили в отношении меня преступление, потом с целью его сокрытия сфальсифицировали данное уголовное дело.

Я никогда не совершал никаких противоправных действий, направленных на завладение мошенническим путем чьих-либо денег. И оказался в данной ситуации лишь только потому, что я - открытый для граждан России человек. Поэтому, понимая это, работники спецслужб России, а также такие лица как Мясин, Карагод, Черняков воспользовались этим. При этом каждый из них преследовал свою цель. Мясин и Карагод планировали, возможно, с помощью денег, которые им обещал Черняков поправить свое материальное благосостояние. Гуржий планировал реализовать свой земельный участок. Черняков имел намерение сняться с розыска и, возможно, оказывая в очередной раз услугу сотрудникам ФСБ Колоскову и Высоколову - возбудить уголовное дело в отношении высокопоставленных сотрудников СК РФ по г.Москве Яковенко и Пустовалова. Сотрудники ФСБ Колосков и Высоколов желали, вероятно, привлечь в конечном итоге к уголовной ответственности Грызлова и Володина. Поскольку их фамилии очень часто звучали в непонятно откуда взявшихся материалах дела, которые мы в судебном заседании пытались посмотреть, которые нам не всегда демонстрировали.

Поэтому, когда я оказался один на один с Колосковым в уборной комнате номер 418 гостиницы «Националь», Колосков уже тогда «разъяснил» мне всю сложность положения, в котором я оказался. Указав при этом, что у них подобная практика работы согласованна с руководством, а также адаптирована в судах РФ. Я понял, что мне необходимо сделать выбор: либо предать себя, свое честно имя, свою совесть, ради корыстных интересов и остаться свидетелем по так называемому делу, либо - взвалить на себя тяжкий крест мученика, испытав позор и унижение, пронести его до конца.

Настоящее судебное заседание я не воспринимаю как правосудное, поскольку все, что происходило в ходе судебного слушания, каждый раз убеждало меня в том, что Черняков и Колосков, и Русакова, и уважаемые обвинители Дядюра и Шеленцова, а также вы, Людмила Михайловна,  являетесь механизмом, всего лишь, по исполнению чьих-то интересов. И деятельность эта не направлена на установление истинны по делу. И тому могу привести ряд примеров.

Например, показания свидетелей Трубина, Алентьева, Баса, Высоколова и Колоскова (названные лица являются сотрудниками ФСБ). Их вообще нельзя считать и расценивать как доказательства моей вины. Они полностью друг другу противоречат. Свидетель Алентьев показал, что он из-за спины своего руководителя ничего не видел  и все время находился в коридоре номера 418 гостиницы «Националь»  с формулировкой «на всякий случай». При этом на вопрос: а выходил ли кто-нибудь из номера 418, - свидетель Алентьев заявил, что: «нет». У него специально уточняли: «А ваш руководитель Колосков?». Он сказал: «И он тоже не выходил».

Свидетель Бас на все вопросы отвечал: либо не помню, либо то, что он следил за камерой, а не за теми людьми, которые находятся в номере 418 гостиницы «Националь».

Свидетель Трубин окончательно запутал суд, в ходе первого допроса заявив, что Колосковым в ходе оперативного совещания ему отведена была роль наблюдателя за перемещениями гражданина Ширшова, которого он, Трубин, то есть, должен был «принять» (это термин специализированный) на Белорусском вокзале и довести до места встречи -  в гостиницу «Националь». При этом свидетель Трубин пояснил, что о человеке, которого он должен был «принять», он знал, что его зовут Ширшов Константин, и у него была его фотография, на которой Ширшов был без бороды (на момент допроса Трубина я носил бороду). Кроме того, Трубин пояснил, что проводилась объекторазведка. Результаты этой объекторазведки ему и довели на планерке. Т.е., была разведка по объекту, что является грубым нарушение ФЗ «О статусе члена Совета Федерации и депутата Государственной Думы» - статья 19. Трубин также обратил внимание в своих показания на то, что в ходе осмотра места происшествия из гостиничного номера 418 он выходил вместе с Ширшовым, т.е. со мной.

Однако, еще раз повторю, Алентьев утверждал, что никто не выходил. Но эти все показания Трубина суд не устраивали, поэтому он был повторно допрошен. И, честно говоря, было стыдно и больно смотреть, как молодой человек, который только начинает свою службу в ФСБ, оказывая содействие фальсификации доказательств, меняет данные им самим показания, лжет и придумывает совершенно новые обстоятельства. Кем он станет после этого!

Если говорить о Колоскове, Колосков заявил в суде, что в протоколе не расписывался (протокол осмотра места происшествия явно был) имеющийся в деле, так как постоянно выходил из номера не менее десяти раз. Этот уточняющий вопрос задавала, как раз сторона государственного обвинения.

И что получается? Алентьев находился в номере 418. Его подписи нет в протоколе осмотра места происшествия. Бас следил за видеокамерой. Трубин, по его же словам, в номере находился не с самого начала, он также периодически выходил. Однако, подпись в протоколе стоит Трубина, как будто он там присутствовал все время: от начала и до самого завершения. Колосков утверждал, что не подписывал протокол, а его подпись стоит. Ваша честь, обратите на нее внимание.

Вопрос: кто подписывал, что подписывал и когда подписывал, и какое все это имеет отношение к протоколу осмотра места происшествия? Тем более, что в протоколе написано: понятые. А в суде Колосков пояснял, что никаких понятых не было, а были общественные наблюдатели. Что это тогда еще? При этом Колосков пояснил, что Трубину вручил фотографию Мясина. Но Мясин с 30 лет не бреет бороду. У него на лице шрамы – это общеизвестный факт. А Трубин подчеркнул, что на фото был гражданин Ширшов и без бороды.

Колосков как организатор спецоперации, руководитель столь весомого подразделения в аппарате ФСБ РФ, состоящий в высоком воинском звание, в судебном заседании вел себя как (ну, я боюсь за сравнение) студент, наверное, не самое плохое сравнение, но, тем не менее, говоря о том, что он совершенно не знает Чернякова: не знает его род деятельности, не знает о его судимостях, не знает того, что он ранее участвовал в подобных спецоперациях также в качестве потерпевшего. Я убежден, что Колосков преднамеренно вменил в обязанности Чернякову провокационную деятельность как по отношению к Мясину, к Карагоду, так и по отношению ко мне.

Меня окончательно убедило в отсутствии правосудия в данном процессе то обстоятельство, что я, как участник судебного заседания, даже не смог в установленном законом порядке на основании принципа состязательности, закрепленного в УПК, а также в Конституции РФ, просто предоставить суду доказательства, указывающие на мою невиновность, а именно: заключение специалиста Зубова, а также его допроса в качестве специалиста в судебном заседании.

В данных доказательствах я хотел показать суду, что представленные в качестве доказательств моей вины аудио- и видеозаписи, их расшифровки, а также заключения экспертиз по данным аудио- и видеозаписям, выполнены с грубыми нарушениями законодательства, а также методик проведения экспертиз. Суд, в нарушение требований закона, представленные мной доказательства даже не приобщил к материалам дела. При этом в обоснование отказа моего законного права - предоставлять суду доказательства, суд уже на стадии судебного расследования уголовного дела высказал мнение и свое отношение к предъявленному мне обвинению. И практически заранее огласил его, что выразилось в следующем: судебная экспертиза, проведенная на стадии уголовного расследования экспертами ФСБ, является, по мнению суда, допустимым доказательством, выполненным с соблюдением установленных методик и требований к ее проведению. А выводы, изложенные в экспертизе, судом сомнениям не подвергаются. Поскольку уже на стадии судебного расследования суд посчитал их законными и обоснованными. В дальнейшем весь судебный процесс уже не имел никакого смысла, поскольку суд заранее высказал свое мнение.

Мне, как подсудимому, по данному делу совершенно не понятна позиция суда по отношению к Чернякову. Его позиция в ходе судебного заседания, в которой он изложил мою невиновность и непричастность к преступлению, судом фактически проигнорирована. Более того, суд в отместку, я считаю, за его заявление лишил Чернякова права участвовать в судебном заседании. Опять же, нарушая принцип состязательности, указанный в пункте 15 УПК и в статьях 45-46 Конституции РФ. Такого же права был лишен его представитель Менглибаев. При этом хочу отметить, что основания, на которые ссылался суд, надуманные. Судебного порядка ни Черняков, ни Менглибаев не нарушали. Просто их заявления в суде, ходатайства, вопросы, задаваемые свидетелям, отводы участникам процесса, т.е., все установленное законом для реализации права потерпевших, суд не устраивает. Поэтому действуя в интересах вынесения обвинительного приговора и Черняков, как потерпевший по уголовному делу, и его представитель Менглибаев фактически лишены законного, установленного Конституцией права участия в судебном заседании и права высказывать свою точку зрения по делу.

Особо хочу обратить внимание на постоянные высказывания и указания председательствующего по делу о наличии в отношении Мясина, Карагода, а также Гуржия приговоров суда, которые, по мнению председательствующего по делу, а также представителей гособвинения имеют силу преюдиции, т.е., установленные в законном порядке факты, а потому настоящее судебное рассмотрение является всего лишь формальным времяпровождением для соблюдения порядка моего осуждения.

Поэтому, когда в ходе судебного заседания гражданин Мясин объяснил, в силу каких обстоятельств он пошел на заключение досудебного соглашения и особый порядок осуждения (т.е. был без судебного разбирательства по существу осужден), ссылаясь на свое тяжкое психическое заболевание, суд остановил его допрос, и фактически лишил и меня, и других участников процесса выяснить у данного свидетеля причину, по которой он пошел на заключение досудебного соглашения и рассмотрение его дела в особом порядке. Мои попытки каким-то образом обратить внимание суда на факт наличия у него серьезного психического заболевания (о котором Мясин лично заявил в ходе судебного допроса по настоящему уголовному делу) закончились только приобщением справки из больницы. Сам Мясин допрошен в полном объеме не был. Его амбулаторная карта также не была истребована судом только лишь с одной целью, я считаю, чтобы не подвергнуть сомнению, вынесенный в отношении него приговор.

Аналогичным образом суд поступил с показаниями свидетеля Карагода, который в ходе судебного заседания фактически указал на мою невиновность и непричастность к данному уголовному делу. Поэтому суд, после удаления свидетеля Карагода, в нарушении статьи 281 ч. 2 УПК РФ огласил показания данного свидетеля, которые он давал на предварительном следствии по его уголовному делу. Это обстоятельство еще раз указывает на заинтересованность суда, который нарушая закон, исследует доказательства, явно необходимые ему для вынесения обвинительного приговора.

Показания Гуржия судом вообще не принимаются во внимание. Хотя по своему содержанию они сопоставимы с показаниями других участников процесса. А значит – правдивые. Более того, меня как человека, который видит, и вообще впервые участвует в подобных мероприятиях, поражает то, каким образом суд оказывает помощь представителям гособвинения: начиная с вызовов и допросов свидетелей обвинения, которых допрашивают в удобное для них время; меняя стадии рассмотрения суда; оказывается всяческая помощь предоставления спецсредств и специалистов для прослушивания аудио- и видеозаписей; даже незаверенные копии судом приобщаются к делу; фактически за представителей гособвинения данные копии суд заверяет сам – за них.

Я готов, уважаемый суд, донести свой крест до конца, понимая, что так или иначе – вы меня осудите. В угоду кому-то. Если вам от этого станет легче, и кто-то решит свои личные проблемы за верность и преданность данному псевдо-правосудию, судите меня по вашим законам, но знайте, что я - не виновен. И мне моим детям, моим близким, отцу, матери, моим товарищам по партии, моим избирателям не стыдно смотреть в глаза. Я уверен, что завтра наступит тот день, когда меня оправдают.