Газета «Советская Россия» в годовщину страшной трагедии 1991 года публикует материалы на эту тему. Это интервью было опубликовано в «Советской России» в №95 за 2000 год.

Варенников. Ну а теперь о событиях августа 1991-го. Этим событиям предшествовали два момента. Состоялось закрытое заседание Верховного Совета (еще не известно, почему закрытое), где выступили три силовых министра и председатель правительства. Они говорили, что надо чрезвычайное положение вводить. И второе – третьего августа Горбачёв провел заседание правительства, на котором сказал: «Я завтра улетаю, а вы принимайте любые меры, какие посчитаете нужными». Четвертого он улетел, все видели, как его провожали. И они, руководители страны, остались, как бедные сироты, без своего главаря. Мне рассказывали, что там суетились, как могли. А шестнадцатого у меня появился проект нового Союзного договора, который должны были подписать в Новом Огареве. В нем было сказано, что шесть республик готовы подписать его, а остальные, мол, потом. Представляете: всего шесть из пятнадцати – это уже развал страны. Конечно, это вызвало возмущение. Звоню министру обороны маршалу Язову: «Как же это так? Вы на Политбюро как-то обсуждаете эти вопросы или не обсуждаете?»

Так вот, когда опубликовали проект этого договора, тогда уже все завертелось. Это было шестнадцатого августа. Дмитрий Тимофеевич Язов, министр, мне звонит. Разговор был примерно таким. Говорю ему: «Я вообще не понимаю, что творится у нас». Он мне в ответ: «Завтра встретимся». Завтра-то была суббота. Я ответил: «Хорошо». Занимался своим делом. Готовился в отпуск, у меня, кстати, отпускной билет до сих пор хранится, с 20 августа. Так вот: «Завтра встретимся». В субботу вечером звонит: «Валентин Иванович, подъезжайте». Приезжаю. Он в форме. У него сидит в гражданском костюме Ачалов. Ну, думаю, он его выдернул откуда-то. Суббота, где-нибудь отдыхал. А Ачалов был в
дол­жности замминистра, до этого он был командующим воздушно-десантными войсками. Паша Грачёв после окончания академии Генштаба был его первым заместителем несколько месяцев, затем стал командующим ВДВ.

Итак, начали разговор. Язов стал приводить примеры тревожной обстановки в стране, потом говорит: «Нас приглашают собраться». Я отвечаю: «Готов поехать». Мы вышли во двор. Там «Волга». Не «Зим», на котором обычно ездит Язов, а «Волга». Сели мы в машину – в ней все средства правительственной связи. Приезжаем на объект А, В, С. Это гостиница, дворик небольшой, водичка какая-то, травка, несколько деревьев. Во дворе беседка. На встречу собрались Павлов, Бакланов, Шенин и другие. Было девять участников и два полковника-чекиста. Мы прошли в беседку. Крючков как хозяин открыл встречу, рассказал о тревожной социально-политической обстановке в стране. Потом Павлов выступил, рассказал об экономической ситуации и предстоящих трудностях с уборкой урожая. Он сказал, что мы не обойдемся без чрезвычайного положения, мы должны ввести его там, где требуется. Прежде всего на железной дороге. Тогда же воровали повсюду: пока из Москвы до Хабаровска дойдет поезд, он уже пуст, совершенно ничего нет. Потом они вдвоем рассказали еще кое о чем. Присутствующие комментировали.
Встает вопрос: как быть?

Некоторые предлагают: «Надо звонить Горбачёву». – «Чего ему звонить?» – «Тогда давайте телеграмму пошлем». – «Ну а что это даст?» В итоге решили ехать. Я не помню, кто предложил. Помню только, Бакланов первым сказал: «Я готов». За ним Шенин: «Я тоже готов». Я почувствовал, что этот вопрос был уже оговорен заранее, потому что разговор вели эффективно и решительно. Ну двое определились. «От нас, – сказал Крючков, – поедет Плеханов». Плеханов был начальником Главного управления 9-го, он охрану правительственную возглавлял. «Вот надо бы еще от военных. Если б Валентин Иванович еще поехал». Язов ответил: «Валентин Иванович поедет в Киев. На Украине сложная ситуация, и он там введет чрезвычайное положение, если только потребует обстановка. Желательно, чтобы он был там». Крючков ему: «Он мог бы поехать к Горбачёву, а оттуда – в Киев». Язов на меня посмотрел. Я говорю: «Если надо, то пожалуйста». Только думаю: если надо решать такие крупные задачи, чего же вторые лица едут – Шенин, Бакланов? Вот если бы Крючков, Язов.

Поехали, точнее, полетели. Горбачёв сразу нас не принял. Видимо, он проводил совет семейный, вернее, не он проводил, а Раиса Максимовна проводила и определяла, что говорить, как себя вести и прочее.
Белозерцев. Они могли с кем-то советоваться в это время по связи?
Варенников. Нет. Они смогли бы, если б вышли из этого здания в другое. В этом здании аппарат ВЧ стоял только у него в кабинете, а вообще ВЧ находилась в административном здании, оттуда можно было связаться с кем угодно. Мы же находились в доме для гостей.
Белозерцев. Этот аппарат ВЧ был уже блокирован?

Варенников. У него в кабинете блокирован. Почему? Да потому, что если бы не была выключена связь, то никакой беседы вообще не получилось. Он бы трезвонил по всему миру, до Буша включительно. Вы понимаете? А ведь это не рядовой разговор. Разговор шел о судьбе государства. Надо, чтобы и условия были соответствующие... Но это было не то, как говорят: «Вот отключили, изолировали!» Да ничего подобного! Так же, как, забегая вперед, скажу: мол, наврали в отношении того, что Янаев написал: «В связи с болезнью... принимаю функции президента...» К чему, дескать, этот вымысел в отношении болезни?.. Кстати, Горбачёв болел. Он был не по сезону одет. Жарко было, а он в свитере. У него радикулит, об этом я уже потом узнал. В то время он выглядел неважно. Но самое главное другое – он был в растерянности, когда ему представилась возможность спасти страну.

Так вот, я хочу что сказать: он действовал хитро, но не совсем. Он мог бы действовать так: если б у нас все получилось, то сказал бы: «Вот это я», а если б не получилось, он мог бы всех разогнать и сказать: «Я им говорил...» А он, дурак, пошел на сближение с человеком, который патологически его не переносил – так же, как и наоборот. Ясное же дело, от Ельцина надо было ожидать только пакостей. Это же несовместимо: Горбачёв и Ельцин! В том же июле в Доме кино Ельцин выступал сорок минут, потрясая воздух, кричал, как это пишет Черняев, помощник Горбачёва, что Горбачёв – изменник, что он загубил страну, что его надо давно гнать. И говорил это, засучив рукава, как обычно – вроде он мастер драться. Когда слабый перед ним. А когда сильный, тогда он прячет кулаки.
Так вот, в этих условиях, конечно, Горбачёв еще раз продемонстрировал свою недальновидность. Не только как государственный деятель – тут он нулевой, без всякого предвидения. Но как изменник, конечно, получился классический. Но не сам к этому пришел. В этом заслуга в первую очередь Яковлева – это он все создал. Изменник из Горбачёва получился потом, а зерно измены в нем уже сидело. Когда в восемьдесят четвертом он летал за рубеж и бывал у Яковлева, все и началось. А потом была Англия – там занималась им Тэтчер. Она раскусила его и радовалась: «Это наш!..» Тогда у него зерно измены стало прорастать. Но в восемьдесят пятом и восемьдесят шестом это еще ярко в нем не выражалось.
Алабжин. Его надо было изолировать, как и Ельцина.

Варенников. Вы говорите так, как мой однополчанин и друг – Поцелуев Иван Николаевич, Герой Советского Союза. Героя ему посмертно присвоили, а он остался жив. Когда случилась беда со мной – арестовали и прочее, он приехал в Москву. И юристы повели его к адвокатам, те ему рассказывают, что произошло, что самая главная беда в том, что Валентин Иванович поехал в Крым и очень грубо разговаривал с Горбачёвым. А Поцелуев говорит им: «Удивительное дело. Я знаю Валентина по войне прекрасно. Почему он пистолет не достал?..» Вот так воспринял все эти события мой однополчанин.
Теперь ГКЧП. Руководство его было идеалистическим. Они и не ставили целью снять Горбачёва. Не было Семичастного. Вот я пишу в своей книге, что Семичастный – это личность. Несмотря на то, что во главе КГБ его поставил Хрущёв, он, наблюдая, что Хрущёв все-таки отклоняется от линии партии и интересов народа, пошел на то, что подбил, будем прямо говорить, Брежнева. И тот согласился на отстранение Хрущёва, и они пошли вдвоем, а потом все остальные. И они отстранили Хрущёва от власти. А тут не было Семичастного. Крючков заварил эту кашу, а фактически не довел до конца. Я, конечно, сожалею, что в это время не оказался в Москве – меня направили в Киев. Я мог хотя бы подтолкнуть их к действиям. Я послал телеграмму – она в моей книге есть, на 17-й странице, прочтите. В ней каждая строка – крик души. Я писал: «Все взоры сейчас обращены к вам. Примите меры. Вы авантюристическую группу Ельцина изолируйте. Нельзя же так безразлично смотреть на то, что делается». Они ничего не сделали!

Но вернемся к Горбачёву. В итоге он согласился на встречу. Пригласил в свой кабинет, сели. Пошел разговор. Разговор, должен сказать, не шибко культурный. Меня поразила его засоренная речь, непарламентские выражения. То есть он привык к этому. Но ко мне так не обращался. Он, во-первых, ко мне «на вы», к остальным «на ты»...

Белозерцев. Крепкие слова употреблял?

Варенников. Да, да, да. Но это же не украшает его. Он же президент. Вот я командовал и полком, и дивизией, корпусом, армией и округом, был главнокомандующим, но никогда не позволял ни себе, ни подчиненным в любом ранге, во-первых, обращаться «на ты», а во-вторых, хамские высказывания, матом тем более. А он в таком положении – и на тебе! Это меня крайне удивило.
Идет разговор по поводу введения чрезвычайного положения, а он: «чрезвычайщина» и прочее, прочее. Хотя мы приняли закон «О правовом режиме чрезвычайного положения». Чрезвычайное положение – это не значит обязательно танки, пушки, пулеметы. Нет, это пресечение. Может быть, даже кровью пресечение, чтобы избежать большой крови. Вот такое положение!

Разгорелся спор. Смотрю, мои товарищи ведут себя, как ягнята. Я не хотел сначала вмешиваться, а потом включился и резко, конечно, возразил ему. Он молчал – не проронил ни звука. Потом меня спрашивает: «Как ваше имя-отчество?» Напомнил: «Валентин Иванович». – «Так вот, Валентин Иванович, вы так думаете, все так быстро. «Ать, два» – так могут считать только военные». Тогда я еще пуще разошелся: «При чем тут «ать, два»? Решается судьба страны. О чем вы говорите?» Меня это взбесило! Тогда мои соратники уже начали меня успокаивать. Но все кончилось миром. Горбачёв говорит: «Ну черт с вами! Делайте что хотите!» Попрощался за руку с нами.

Белозерцев. Сколько минут длилась встреча?